Давно уже театральные постановки не вызывали такой шквал эмоций, так не бередили сердце и не трогали за душу. Помню, лет десять назад в Ноябрьск приезжали Василий Лановой и Евгений Князев со спектаклем «Посвящение Еве». Еще раньше в Харькове я смотрел «Поминальную молитву» с Богданом Ступкой в главной роли. И вот теперь – «Исповедь контрабасиста». Моноспектакль актера Ноябрьского городского театра Сергея Сухопарова оказался такой же «нокаутирующей» силы.
Экзистенциальная метафора
Как только в большом зале ГДКиК «Русь» открылся занавес и стали видны декорации, я тут же поймал себя на мысли: «вот он – настоящий театр». Я не любитель сценографического минимализма. Считаю, что играть на «голом» заднике, если есть возможность его чем-то прикрыть – просто неуважение к автору и зрителю. Для меня театр начинается если не с вешалки, то, как минимум – с оформления сцены. Эврика! Оно там было!
Итак, перед публикой открылась комната, вся оклеенная нотами. У левого портала – трельяж, у правого – кровать, почему-то поднятая вертикально, изголовьем вверх. На стульях, спиной к зрителю, сидят шесть человек в черных плащах и котелках. Точнее, как оказалось, человек там был всего один. Остальные – манекены. А по центру лежало что-то большое и черное – то ли ящик, то ли какой-то гигантский футляр. Когда актер поднял его вертикально, это что-то оказалось трехметровым муляжом контрабаса. Этому девайсу в постановке была отведена отдельная, почти человеческая, роль. Вообще, это был не совсем контрабас, а, скорее, экзистенциальная метафора, альтер-эго его хозяина.
Инструмент «умел» не только издавать утробный рык с частотой в 40 герц, но и разговаривать, даже двигался самостоятельно. С ним главный герой иногда вел диалог. Всех этих изысков нет у Патрика Зюскинда, автора знаменитой пьесы-монолога «Контрабас”, а в спектакле они есть.
Режиссер городского театра Анатолий Лобанов рассказал, что еще никогда не ставил моноспектакли, но давно хотел это сделать. Перебрал около двух десятков сценариев, в итоге остановился на модном немецком авторе, больше известном российскому читателю и зрителю по «Парфюмеру».
Почему «Контрабас»?
Если из скучноватой, затянутой и перегруженной музыкальными терминами пьесы выбросить все лишнее и оставить главное, то, как посчитал режиссер, получится очень трогательная вещь.
Как вы уже, вероятно, поняли, замысел удался.
Нужная точка
Герой спектакля – музыкант-контрабасист. Как и многие его коллеги, он бахвал и зазнайка. Он считает, что его инструмент – самый уникальный (что не совсем так) и самый главный в оркестре (что уже полная ерунда). Правда, по ходу действия выясняется, что контрабас для его хозяина – это не гордость, а наказание, злой гений, который разрушил всю его жизнь, отобрал любовь и вот-вот сделает посмешищем для всего света.
Нотными листами звуконепроницаемых стен музыкант полностью отгородил себя от внешнего мира, чтобы мир не видел, как герой жалок. Нелепые манекены, только на фоне которых он и мог как-то выделяться, заменили ему друзей. А огромный монструозный контрабас вообще стал для него единственным близким существом – и за это герой ненавидит его, как раб ненавидит своего господина.
Откуда-то из внешнего мира в закрытое пространство пробивается музыка Брамса и Шуберта. Но это очень грустная музыка, и она лишь подчеркивает безысходность. И даже чарующее сопрано – голос любимой женщины, который не только слышит, но и «видит» главный герой – не может вырвать его из мира всепоглощающего одиночества. Альтер-эго пожирает своего обладателя.
Экзистенциальной тоской по несбывшимся мечтам, неразделенной любви, убожеством и никчемностью жизни пропитан каждый квадратный сантиметр сцены.
А у зрителей в душе рождается щемящее чувство жалости к этому нелепому, одинокому и никому не нужному человеку. Жалости и тоски.
«Когда Шуберту было столько лет, сколько мне, он уже три года, как умер», – исповедуется герой, осушая очередной бокал красного вина. «Умирает» в конце и он сам. Нет, не в буквальном смысле – как Гамлет или Герман из «Пиковой дамы». Просто футляр от контрабаса становится для него гробом, и он «примеряет» его на себя. Исход, в общем, закономерный со всех точек зрения – и экзистенциальной, и художественной. У Зюскинда в пьесе тоже этого нет, но он оставляет финал открытым, давая режиссерской братии самой поставить нужную точку.
Осторожно, злая публика!
Те из ноябрьских театралов, кто ранее видел постановки «Контрабаса» с Константином Хабенским или Константином Райкиным, отмечают, что спектакль местного театра получился не хуже, а с точки зрения режиссерского прочтения пьесы – даже в чем-то и более удачным. Лично я могу судить только по тому эффекту, который действо произвело на меня.
Однако, признаюсь честно, эффект был бы еще более потрясающим, если бы не безобразное (извините, другого слова не подберу) поведение некоторых зрителей. Разговоры, громкие выкрики с места – это далеко не все, что позволяла себе почтеннейшая публика. Кто-то отличился тем, что не только не выключил свой мобильный телефон, но еще и отвечал на звонки во время спектакля.
Сергей Сухопаров из деликатности, конечно, не стал комментировать все это непотребство, но по его состоянию было видно, насколько тяжело далась ему премьера. А ведь в минувший четверг актер вышел на ноябрьскую сцену первый раз в жизни.
Надеюсь, спонтанный приступ зрительского хамства не будет иметь рецидивов. Все-таки, наша публика – в основной своей массе – теплая и благодарная. И у новых актеров городского театра еще не раз появится возможность в этом убедиться.
Фото автора.